22 июня – особый день для семьи Угловых и всех поклонников его таланта хирурга, ученого и писателя. Это одновременно День Памяти Федора Григорьевича и день начала Великой Отечественной войны, которая сыграла огромную роль в жизни академика Углова.

Этот материал подготовлен по выдержкам из его книг (прежде всего – из книги «Сердце хирурга»), а также по воспоминаниям вдовы Ф.Г.Углова – Эмилии Викторовны Угловой-Стрельцовой, которой Федор Григорьевич много рассказывал о том страшном времени.

22 июня 1941 года Федор Углов ушел на фронт. За плечами хирурга уже была тяжелая и опасная работа в военном госпитале на передовой Советско-финской войны. Накопленный опыт работы в полевых условиях он планировал применить на полях Великой Отечественной. Но отряд, с которым ушел на фронт Федор Углов, не успел прорваться через наступающие части немецкой армии и вынужден был вернуться в Ленинград.

Один из центральных госпиталей, куда привозили раненых с фронта, находился на Кирочной улице (сейчас в этом здании находится Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования – МАПО). Здесь и работал хирург Углов на протяжении всех 900 блокадных дней.

Федор Григорьевич практически не выходил из госпиталя, дежурил сутками. И не только потому, что было много работы из-за непрекращающегося потока раненых. Но и потому, что дома было очень холодно и нечего было есть. В госпитале же в обязанности врача входило снятие проб с приготовленной еды, что позволяло продержаться в самые тяжелые дни. Говорил, что не ел ничего вкуснее пшенной каши, которую ненавидел в детстве.

Еще одно воспоминание-картинка. Зима, мороз, очередь за скудной порцией еды. Из рук обессилевшего от голода человека падает миска с супом. Практически все, кто был в очереди, бросились к этому месту, лихорадочно поглощая снег, на который пролился суп.

В этих же очередях голодные мальчишки вырывали блокадные кусочки и охотились за карточками, что было равносильно смерти в эти страшные дни. Такая беда случилась с одним из сотрудников госпиталя, и коллеги. Которые сами недоедали, в течение месяца собирали крохи и не дали погибнуть бедняге.

Рассказывал Федор Григорьевич и о том, как по распоряжению городских властей уже весной каждый сотрудник должен был прийти на работу с санками, тележками или колясками. После смены на коляску грузили труп (многих раненых не удавалось спасти, и трупы складывались в подвале госпиталя), который нужно было отвезти на Пискаревское кладбище. Там уже были заготовлены братские могилы. Так власти осажденного города пытались избежать эпидемии.

Как-то Федор Григорьевич, известный театрал, узнал о том, что его друг, артист Пушкинского театра Николай Потапов не смог из-за болезни эвакуироваться вместе с труппой. Углов прошел пешком через полгорода (в блокадном Ленинграде не работал транспорт) и принес практически умирающему актеру котелок с похлебкой и хлеб. Прихватил и буржуйку. Нашли какие-то дрова, согрелись сами, разогрели еду. Потом Федор Григорьевич стал лечить больного друга, оставил лекарства….Уже позже сам Николай Иванович вспоминал, что только благодаря этому визиту Федора Григорьевича пошел на поправку и сумел выжить в блокадном городе.

Риск был постоянный, опасность подстерегала на каждом шагу: приходилось тушить зажигалки, падавшие на крышу госпиталя. Однажды во время операции начался авианалет, бомба упала совсем рядом, и Федор Григорьевич прикрыл собой раненого, лежавшего перед ним на столе. Смерть дохнула в лицо и тогда, когда снаряд упал ровно в то место рядом с госпиталем, где минуту назад стоял Углов с товарищем. Федор Григорьевич отошел – товарищ погиб…

Это лишь часть воспоминаний Ф.Г.Углова о самой страшной войне.

При этом в блокадном городе царили железная дисциплина и идеальный порядок: завалы от разрушенных домов сразу расчищались; не было паники и смятения. Вот как писал об этом Углов в своей знаменитой книге «Сердце хирурга»:

«Нет, не было массовой паники первых дней, о которой, к своему удивлению, нет-нет да прочитаешь сейчас в каком-нибудь литературном труде. Та растерянность, что пришла к людям в первые часы известия о нападении фашистской Германии, тут же сменилась напряженной собранностью, стремлением найти свое место в строю защитников Родины… Сам перенесший блокаду, я могу свидетельствовать, что за все эти девятьсот жестоких дней ни разу ни от кого из ленинградцев не услышал, что лучше было бы сдать город, что это может принести облегчение... И ни один раненый или умирающий, к которым я по долгу врача приходил на помощь, не сомневался, что родной Ленинград выстоит. … Величественный подвиг ленинградцев, уже талантливо отображенный в десятках произведений, все же, на мой взгляд, еще ждет своего глубокого, самого полного и всестороннего раскрытия в той главной трагедийно-оптимистической книге о блокадном Ленинграде, которая будет написана с художественной силой и страстью.»