Ф. Г. Углов. К ИСТОРИИ БЮРОКРАТИЗМА В НАУКЕ
На прошедшей в декабре 2014 года научно-практической конференции «Человеку века мало», посвященной 110-летию Фёдора Григорьевича, в дар Российской Государственной библиотеке были переданы рукописи, статьи и черновики трудов Углова, в том числе неопубликованные ранее. Рады познакомить читателей с некоторыми из таких материалов. К сожалению, эти замечательные материалы не были датированы. Можно предположить, что они готовились для какой-то новой книги, или даже не одной.
В последнее время мы все чаще встречаем больных, которым ставят диагноз «хроническая пневмония». Почему пневмония так часто переходит в хроническую стадию? Или, может быть, нам так кажется? Действительно, сейчас хроническая пневмония встречается чаще, чем раньше. Причин этому много. Начать с того, что с появлением антибиотиков и других лечебных препаратов мы смогли предупреждать смертельный исход у тех больных, которые прежде неизбежно погибали. Это, конечно, очень хорошо. Но спасая больного от грозящей ему смерти, мы зачастую не можем полностью ликвидировать те осложнения в легких, которые уже наступили, и они в дальнейшем обостряются, приводя к хронической пневмонии.
Следует также отметить недостаточно квалифицированное и поздно начатое лечение. Возможно, одной из причин этого является отсутствие у нас современного руководства по лечению больных пневмонией. А почему? Потому, что этот вопрос никто всерьез не изучает. У нас же нет ни одного научного учреждения, которое бы всерьез изучало этот вопрос. При этом как по нашим, так и по зарубежным данным легочные нетуберкулезные заболевания находятся на одном из первых мест в мире. Например, в нашей стране в 1966 году таких больных было втрое больше, чем больных туберкулезом и раком легкого, вместе взятых. В Америке в 1974 году в связи с такими заболеваниями было свыше 80 миллионов дней нетрудоспособности, то есть если считать, что каждый проболел в среднем 20 дней, значит болело около 4 миллионов человек.
Ученые подсчитали, что количество таких больных удваивается приблизительно каждые пять лет. Тем не менее, этой проблеме у нас не уделяется должного внимания. Так, например, для лечения больных туберкулезом имеется целая сеть институтов и диспансеров. В них не только лечат таких людей, но и занимаются дальнейшим изучением проблемы. Больные раком легкого могут обратиться в онкологические диспансеры и институты (правда, с этими больными дело обстоит также хуже, чем необходимо). Что касается миллионов людей с нетуберкулезными легочными заболеваниями (а среди них — сотни тысяч детей) — для их лечения ничего не предпринимается.
Еще работая в Институте пульмонологии, мы не раз предлагали проекты организации пульмонологической службы в стране, но наша инициатива не нашла отклика. Между тем, у нас почти нет учреждений, оснащенных необходимой аппаратурой, в которых можно было бы получить квалифицированное обследование и помощь на современном уровне. В обычных клиниках и больницах основной показатель работы — короткий койко-день. Между тем, некоторые процессы требуют длительного времени, и преждевременная выписка больного неизбежно приводит к превращению процесса в хронический. К тому же часто приводит и неправильное применение антибиотиков. В результате количество больных хронической пневмонией постоянно увеличивается. Особенно много таких больных появляется после каждой эпидемии гриппа.
По нашим данным, пневмония, возникающая как осложнение после гриппа, в 14% случаев переходит в хроническую форму. Таким образом (учитывая массовый характер болезни) каждая эпидемия гриппа оставляет после себя тяжелый след. Поэтому всe отделы Института, все его лаборатории мы ориентировали на изучение хронической пневмонии, и нам удалось выяснить многое о сущности этой болезни. Результаты пятилетней деятельности был частично опубликованы — но только в виде разрозненных сообщений. Надо было их проанализировать и на этой основе создать учение о хронической пневмонии. Поскольку все эти работы проводились по разработанному плану, постоянно чувствовалось, что необходимо обобщать труд коллектива в виде монографии, чтобы наш опыт не пропал бесследно. Через год напряженного труда монография была написана. В ней с современных позиций рассматривалась не только хроническая пневмония, но и те болезни, которые тесно с ней связаны: хронический бронхит, бронхиальная астма, абсцедирование и пр. Основной упор был сделан на выяснении сущности хронической пневмонии, то есть ее патогенеза, поскольку, как писал в 1973 г. академик Н.С. Молчанов, «до настоящего времени нет четкого представления об этиологии и патогенезе хронической пневмонии».
Из приведенных фактов любой непредубежденный человек сделает вывод о том, сколь важна проблема, над которой пять лет работал коллектив Института и как важно обобщить и опубликовать итоги этой работы. Так думал и я, когда писал заявку в редакционно-издательский отдел Академии Медицинских Наук. Еще до начала работы над упомянутой монографией я решил опубликовать небольшую книгу по методике бронхологических исследований легочных больных. Эта методика была незнакома большинству терапевтов и хирургов, а без нее установление диагноза у таких больных практически невозможно.
Мне казалось, что Академия, учитывая актуальность проблемы, ухватится за эту тему. Но получилось не так. Продержав нашу заявку около года, редакционно-издательский совет Академии прислал ответ, в котором кратко говорилось: «В связи с невозможностью издать в ближайшие годы отклонить предложение академика Углова Ф.Г. с соавторами «Бронхологическая диагностика заболеваний легкихг», 10 авторских листов. Протокол № 3 от 16 марта 1973 года. Председатель А.М. Чернух, секретарь Н.Т. Будаковская».
Я был крайне удивлен таким ответом, но, подумав, решил, что писавших этот ответ понять можно. А.М. Чернух — патофизиолог, занимается вопросами теоретической медицины и вполне может не понять значения пульмонологической проблемы для теории и практики медицинской науки и здравоохранения. Что касается Н.Т. Будаковской, то, насколько можно было судить по непродолжительным разговорам с ней, она к медицине не имеет отношения вообще или, по крайней мере, в последние годы. Можно было удивляться другому: почему редакционно-издательским делом занимаются люди без широкого медицинского кругозора? Но не зная близко работы Президиума, я не стал ломать над этим голову.
В 1973 году, приблизительно за год до окончания работы над монографией «Хроническая пневмония» я подал заявку в академию с просьбой включить в план на 1975 г. издание этой книги. Долгое время я не получал никакого ответа. Наконец, когда пришел лично поговорить с А.М. Чернухом, он заявил, что разрешает отпустить на монографию только 20 печатных листов, причем она будет включена в план не ранее, чем на 1978 год. Я тут же написал на его имя заявление с мотивировкой, указал, что очень важно обобщить и проанализировать опыт пятилетней работы коллектива Института пульмонологии и мой личный, более чем тридцатилетний опыт в одном из наиболее сложных вопросов современной клинической медицины, и я прошу предоставить мне 30 печатных листов.
В апреле 1974 года я получил следующий ответ: «От 2.04.74 г. за № 25-62. Глубокоуважаемый Федор Григорьевич! К моему глубокому сожалению, жесткий лист бумаги, которым располагает редакционно-издательский совет, не позволяет увеличить объем Вашей монографии «Патогенез, клиника и лечение хронической пневмонии» с 20 до 30 листов. К тому же в редакционном портфеле, как Вам известно, есть монография на эту тему... Председатель ... А.М. Чернух»
Кстати, о названии. Когда у нас был разговор о включении в план 1975 года моей монографии под названием «Хроническая пневмония», А.М. Чернух сказал мне, что название книги надо изменить, т.к. подобное название уже есть у книги, которая находится в портфеле редакции и будет издана в ближайшее время. Это монография Н.С. Молчанова, которого, к сожалению, уже не было в живых, но который оставил готовую книгу. Я не хотел вступать в пререкания и согласился на изменение названия, хотя, как потом оказалось, сведения были не точными. Книга эта не вышла до сих пор, то есть до конца 1977г. Оказывается, это не монография, а сборник трудов под редакцией Н.С. Молчанова, что, как известно, не одно и то же. Но оставим это на совести Алексея Михайловича Чернуха.
Меня долго занимал вопрос: зачем ему понадобилось, во что бы то ни стало изменить название?
— Все очень понятно, — сказал мой приятель, работавший в издательстве. — «Хроническая пневмония» при злободневности проблемы — слишком броское название. А так, как они предложили — это все смазано.
— Почему же он так негативно относится к моей заявке?
— Не только к твоей. В этом отделе, как по заказу, сидят люди, которые ко всем, как ты, ученым относятся с такой же «симпатией».
Мне пришлось пойти к Президенту Владимиру Дмитриевичу Тимакову, человеку большой эрудиции и государственного ума. Выслушав меня, он сказал: — Тут какое-то недоразумение. Проблема слишком важна, чтобы мы стали Вас сокращать. Кроме того, у нас так редко книги пишут сами академики, что мы их стараемся не урезать в листах.
— А почему Вы говорите, что академики мало пишут?
— Посмотрите наши издательские планы. Там редко фигурирует фамилия академика, а если где и стоит она, то обязательно «в соавторстве» или «под редакцией».
— Как мне все же быть с листажом?
— Мы постараемся Вас удовлетворить полностью. Во всяком случае, Вы пишите. А когда напишете — приходите. Мы тогда листаж утвердим окончательно.
Через несколько дней, когда я зашел к А.М. Чернуху, он сообщил мне, что редакционно-издательский отдел утвердил мне 25 печатных листов. Я понимал, что этого недостаточно, но, успокоенный заверениями Президента, не стал, ни на чем настаивать. Уехал к себе в Ленинград и продолжал работать над книгой. В назначенный срок я повез свою монографию в редакционно-издательский совет. Н.Т. Будаковская, подсчитав мои рисунки и пересчитав страницы, заявила: «Рисунки тоже входят в листаж, а они занимают у Вас пять листов. Всего у Вас 35 листов. Сократите до 25 листов и приносите».
Мне пришлось снова идти к Президенту и напомнить ему наш разговор. Он позвонил А.М. Чернуху, и на ближайшем заседании редакционного совета мне был утвержден лимит в 30 печатных листов.
Мне пришлось недели две вплотную посидеть над книгой, чтобы сократить объем на пять листов. Прихожу в редакционный совет. Меня столь же нелюбезно (мягко выражаясь) встретила Н.Т. Будаковская. Она перелистала рукопись и возвратила ее мне.
— Здесь у Вас лишний лист. Принять не могу. Сократите до нужного объема.
— Вы не точно сосчитали. В рукописи имеются недопечатанные страницы и вычеркнутые разделы, так что объем не превышен. Кроме того, книга пойдет на рецензию. Возможно, рецензент подскажет, какой раздел можно еще сократить. Я обещаю: при окончательной сдаче рукопись будет должного размера.
— Я Вам сказала, что у Вас лишний лист. В таком виде рукопись не приму. Или сделайте так, как я говорю, или мы ее вообще не примем. Скорее — завтра последний день для сдачи рукописи.
Я увидел, что доказывать что-либо совершенно бесполезно, что не принеси я рукописи в срок — книгу вычеркнут из плана. Чтобы не создавать конфликтной ситуации, я решил убрать одну главу. Это было лучше, чем коверкать другие разделы. Поскольку рукопись рассчитана, в основном, на терапевтов и пульмонологов, я убрал главу об особенностях хирургического лечения хронической пневмонии. При этом я твердо знал, что объем рукописи не превышает запланированного, поэтому рассчитывал при окончательной сдаче ее в издательство вернуть эту главу на место.
Я сдал два экземпляра рукописи и все рисунки. Никакой расписки в том, какого числа принята рукопись, мне не выдали. Между тем, как показал дальнейший опыт, эта деталь имеет важное значение.
Прошло пять месяцев. За это время я не получил никаких сообщений, а на мои телефонные звонки — стандартный ответ: «Рукопись на рецензии». Поехал в издательство сам. Та же Н.Т Будаковская говорит: «Рецензент отказывается давать заключение о Вашей рукописи, поскольку там нет главы о хирургическом лечении». Я немедленно привез эту главу. Прошло еще два месяца. В любой ситуации семь месяцев на рецензию — более, чем достаточный, срок. Прихожу к главному ученому секретарю академику Стручкову Виктору Ивановичу и прошу его узнать, кто рецензент, и поторопить его.
Спустя месяц рукопись вместе с рецензией прислали в редакционный отдел. Рецензия была краткой — всего 4-5 страниц — и в целом положительной. Были сделаны небольшие и непринципиальные замечания, которые проистекали не из недостатков рукописи, а из различной трактовки некоторых вопросов. Поэтому я так и не понял, зачем надо было держать восемь месяцев рукопись пульмонолога, почти 30 лет занимающегося проблемой и пять лет возглавлявшего Всесоюзную проблемную комиссию и институт этого профиля.
Еще больше я удивился, когда узнал, что рецензентом был профессор Михаил Израилевич Перельман, правая рука профессора Б.В. Петровского как в институте, так и в правлении Всесоюзного общества хирургов, в котором последний был председателем, совмещая и административную, и общественную должности. Михаил Израилевич был ответственным секретарем правления. Мы считались добрыми знакомыми, часто встречались и на заседаниях Президиума, и на различных съездах и конференциях. Когда Михаилу Израилевичу надо было ускорить получение рецензии на докторскую диссертацию сотрудника Института Рабиновича, он часто звонил мне на службу и домой. Когда же он получил на рецензию мою монографию и увидел, что недостает одной главы, он, по-видимому, забыл все мои телефоны и не нашел ничего лучше, чем сообщить Будаковской, что он без этой главы давать отзыв не будет. Будаковская и не подумала сообщить мне об этом. И только случайно зайдя в отдел, я узнал, что из-за отсутствия одной главы уже длительное время задерживается вся рецензия.
Я невольно задумался над поведением Михаила Израилевича. Что здесь? Ведь у него не должно быть личной неприязни ко мне. Наши отношения скорее можно рассматривать как дружеские. Он, будучи в Ленинграде, преподнес мне в подарок свою книгу с дарственной надписью в день моего рождения. Почему же он способствует тому, что, по выражению В.И. Стручкова, «таких, как я, академиков не печатают или держат многие годы»? Почему вообще именно ему дали на рецензию мою книгу? Ведь он не академик, даже не член-корреспондент. Ординарный профессор, сделавший в последнее время несколько операций на трахее и бронхах. Моя книга сугубо пульмонологическая, в то время как Михаил Израилевич никогда пульмонологией всерьез не занимался. Закончил институт в Ярославле, работал под руководством своего отца Израиля Моисеевича Перельмана, проявлял большую активность в вопросах сердечной хирургии.
Вокруг этих операций было много шума, и вскоре он вынужден был срочно покинуть Ярославль. Несколько лет работал общим хирургом в Рыбинске. Затем работал в Новосибирске, начал опять заниматься сердечной хирургией, снова ее оставил. Приехал в Москву в клинику Л.К Богуша, где занимался хирургическим лечением туберкулеза легких. Затем снова переменил работу, перешел в институт Б.В. Петровского, стал делать операции на трахее и бронхах. Совместно с Б.В. Петровским и Н.С. Королевой написал монографию ,«Трахеобронхиальная хирургия». Ни одной серьезной работы по пульмонологии, не говоря уже о монографиях, у него нет. Да и вся его работа очень мало соприкасалась с проблемами пульмонологии. Почему же Чернух и Будаковская избрали его рецензентом моей книги и почему они все вместе продержали ее восемь месяцев?
В течение нескольких дней все замечания рецензента были учтены, рукопись приведена в надлежащий вид, недостающая глава добавлена. Размер монографии не превысил установленного листажа. Я сдал свой экземпляр в редакционный отдел, а второй экземпляр вместе с рисунками все время находился у них. Сдав рукопись, я уехал в отпуск. Совершенно случайно, вернувшись из отпуска, раньше времени, я нашел у себя среди прочих письмо из Академии. Новый ученый секретарь Рудольф Валентинович Веселухин, кандидат биологических наук, написал мне письмо, которое достойно того, чтобы быть опубликованным.
«11 августа 1975 г. Исх. Н2 25-237
Академику АМН Ф.Г. Углову
Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Детально ознакомившись с положением дел Вашей рукописи «Хроническая пневмония», я вынужден напомнить Вам о необходимости приведения ее в срочную готовность (завершение сдачи рисунков, уменьшение объема и пр.) с тем, чтобы рукопись была зарегистрирована в издательстве не позднее 15 сентября с.г. В противном случае, к моему великому сожалению, редакция академической литературы не может гарантировать Вам выход книги в свет в 1976 году, что чревато весьма длительной задержкой, т.к. план выпуска 1977 г. в редакции уже укомплектован и 30.07 утвержден Президиумом АМН СССР.
Я просмотрел всю рукопись — безусловно, она написана на хорошем уровне и ясным языком и представляет ценность не только для научных работников, но и для практических врачей. Однако с Вашим ответом рецензенту я не вполне согласен. В особенности в отношении объема. Вам определили объем в 30 авторских листов, а ведь в рукописи — 36-37. Так что я оставляю за собой право дать указание научному редактору о сокращении. Кроме того, глава XIX, на мой взгляд, вообще должна быть опущена, т.к. в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей, и неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности. В заключение еще раз прошу срочно принять меры к сдаче рукописи до 15.09 с.г. и сообщить мне.
С уважением.
Ученый секретарь НИСО К.б.Н. (Р. Веселухин)»
Достаточно быть просто грамотным человеком, чтобы видеть, что по отношению к ученому допускается тон, который был бы непростителен даже для Президента в его разговоре с техническим секретарем. Человек прибегает к заведомой неправде с единственной целью обосновать изъятие из плана нежелательной для кого-то книги. Год назад книга сокращена до 30 листов и в таком виде все это время находится в издательском отделе, а ученый секретарь делает вид, что ничего об этом не знает! Все рисунки сданы тогда же вместе с рукописью — а мне спустя год заявляют, что я должен «завершить сдачу рисунков и сократить объем»! Причем говорится все это в ультимативной форме, книгу уже готовы исключить из плана. Наконец, Р. Веселухин, кандидат биологических наук, снисходительно успокоив академика тем, что «рукопись, безусловно, написана на хорошем уровне», все же поучает его — что разумно и что неразумно поместить в книгу ... В этом послании видна четкая мысль и ясная цель: оправдать в глазах Президента исключение моей монографии из плана и всю вину за это взвалить на меня.
Я не стал отвечать Веселухину, а написал письмо Президенту.
«Президенту АМН СССР
Академику В.Д. Тимакову
Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!
Посылая Вам копию письма ученого секретаря НИСО К.б.н. Р. Веселухина, хотел бы обратить Ваше внимание на следующее. Оставляя в стороне тон письма, который, мне кажется, не обычен для разговора с академиком, я хотел бы сообщить Вам, что моя рукопись монографии «Хроническая пневмония» была представлена в НИСО в объеме 30 печатных листов (согласно Вашему указанию и соответствующему решению НИСО) еще в сентябре 1974 года.
К сожалению, автору не выдан какой-либо документ, подтверждающий получение рукописи и ее объем. На рецензии рукопись находилась более 8 месяцев (Вы согласитесь, что сам по себе этот факт не обычен). После этого она в течение нескольких месяцев без всякого основания переадресовывалась от автора в НИСО, из НИСО в Медгиз и обратно, пока, наконец, в начале августа с.г. (т.е. в отпускное время) мне не заявили, что часть моих рисунков не принимается и требует замены (хотя все они были одобрены главным художником Ленинградского отделения Медгиза и приняты прежним ученым секретарем НИСО).
Таким образом, продержав у себя мою рукопись в течение почти года, мне вдруг заявляют (тоном, о котором Вы можете судить по письму ученого секретаря), что если я не выполню нового требования в течение месяца, рукопись будет снята с плана 1976 года. Такое отношение к монографии, посвященной одной из самых насущных проблем современной медицины, вызывает законное недоумение.
К сожалению, данная монография не встретила должного отношения в НИСО, и вызывает тревогу, что книга, которую с нетерпением ждут тысячи врачей (об этом неоднократно говорилось на многочисленных конференциях), по чьей-то воле может не выйти вовремя. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы выполнить предъявленные мне требования. Но я хочу, однако, рассчитывать на то, что мне не будут предъявляться ультимативные требования по поводу технического оформления рукописи, которая уже год находится в НИСО.
Что касается суждения ученого секретаря относительно Х1Х главы монографии, то оно не вызывает у меня ничего, кроме крайнего недоумения. Убедительно прошу Вас проявить Ваше доброжелательное отношение, чтобы книга, с моей точки зрения, столь необходимая врачам, увидела свет в назначенное время.
С искренним уважением.
Ваш (Углов)»
Веселухин и все те, с кем он действовал заодно, забеспокоились. Они боялись фундаментальной проверки всего их плана. Поэтому Веселухин тут же разразился длинным письмом, в котором он изобразил ситуацию так, как будто они все делали для меня в порядке исключения и только их заботливым отношением лично ко мне можно объяснить тот факт, что книга еще не выброшена из плана. Все это излагал он менторским тоном. Он, как самый старший и квалифицированный специалист, «установил, что глава XIX содержит малоинформативный материал, не имеющий прямого отношения к содержанию рукописи» — и научному редактору д.м.н. Лидии Самойловне Громовой дано указание «обратить особое внимание на главу XIX».
Между тем, Лидия Самойловна держит монографию уже полгода и на мои телефонные звонки отвечает, что она очень занята и пока приступить к редактированию моей монографии не может. Для меня ясно, что затяжка редактирования книги — это очередной трюк для того, чтобы выбросить книгу из плана. Я вынужден вновь, уже в третий раз написать Президенту и описать ему положение дел. Я указал, что отсутствие должного оформления приема рукописей создает условия для произвола, который чинят некоторые работники НИСО. Я написал, что такое отношение к русскому ученому не предвещает ничего хорошего для моей книги. Что касается главы XIX, на которую так обрушился Веселухин, то академик Л.Т. Малая пишет: «Большое практическое и научное значение данной монографии заключается также в рекомендациях автора, полученных на основании специального изучения вопросов организации пульмонологических учреждений...» Мнение, противоположное мнению Веселухина. Но я боюсь, что два пульмонолога не убедят ученого секретаря НИСО. За 25 лет моей авторской и редакционной деятельности я впервые встретился с фактом такого отношения к ученому со стороны работников издательства.
После этого мою рукопись передали новому редактору Нине Максимовне Карпенко, очень грамотному и добросовестному человеку. Она выполнила работу блестяще, и в конце 1976 года монография «Патогенез, клиника и лечение хронической пневмонии» вышла в свет. Правда, тираж ее был установлен в восемь тысяч экземпляров, хотя книга предназначалась сотням тысяч врачей: пульмонологам, терапевтам, педиатрам, хирургам, поликлиническим врачам. Ко мне пошли письма с просьбами переиздать книгу массовым тиражом.
Один из больных прислал мне даже копию письма, адресованного председателю Госкомитета по делам издательства при Совете Министров СССР Б.И. Стукалину. В письме этом обстоятельно аргументировалась необходимость такого переиздания. Думаю, однако, что если бы даже Б.И. Стукалин и захотел что-то сделать для этого, ему было бы нелегко. У меня сложилось твердое убеждение, что в редакционно-издательском отделе Академии, хотя А.М. Чернух и ушел оттуда, сохранилось то же отношение к некоторым ученым и их трудам.
Грустная судьба постигла и заявку на переиздание книги Н.Н. Петрова «Основы хирургической деонтологии», посланную нами в связи со столетием со дня рождения отца русской онкологии и одного из корифеев русской хирургии Николая Николаевича Петрова. Эта его небольшая монография до сих пор является лучшим руководством по деонтологии. Научно-издательский отдел Академии и издательство «Медицина» отказались издать эту книгу объемом в 3-5 печатных листов. Я получил из издательства ответ следующего содержания:
«Академику АМН СССР Углову Ф.Г.
Главная редакция издательства «Медицина» рассмотрела Ваше предложение об издании книги Н.Н. Петрова «Вопросы хирургической деонтологии» и сообщает следующее: в связи с достаточной освещенностью данной темы в печати и наличием ранее принятых предложений в редакционном портфеле решено Ваше предложение отклонить.
Гл. редактор, профессор А.В. Краев»
Еще большие трудности, чем с книгой о хронической пневмонии, возникли у меня при подаче заявки на следующую книгу. Как известно, одним из наиболее частых и тяжелых осложнений хронической пневмонии в последние года стала бронхиальная астма. По различным данным, ею страдают от 1 до 3% населения. В марте 1976 года я подал заявку на издание монографии «Бронхиальная астма» объемом 30 печатных листов. В мае 1977 года бюро Отделения клинической медицины сообщило мне, что рекомендует мою монографию для печати, но ограничивают объем до 15 печатных листов. Я написал Президенту Академии (в то время был еще В.Д. Тимаков). Вместо него мне ответил Председатель НИСО академик Мстислав Васильевич Волков. Он сообщил, что тема, безусловно, актуальна и мало освещена в литературе, но учитывая ... и т.д., он просит меня согласиться на объем в 20 листов. Я ответил согласием.
В июле 1977 г. я получил письмо за подписью ответственного секретаря Нисо:
«Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Предложение Отделения клинической медицины АМН СССР об издании Вашей книги «Бронхиальная астма в понимании пульмонолога» 3 июня 1977 года рассмотрено на заседании бюро научно-издательского совета Президиума АМН СССР и отклонено в связи с достаточным освещением вопроса в медицинской литературе.
Отв. секретарь Ю.Б. Елисеенков.
Приложение: документы на 11 страницах»
В октябре 1977 года на сессии Академии я спросил М.В. Волкова:
— Почему Вы так непостоянны? Сами просили меня согласиться на сокращение объема монографии, извинялись, соглашаясь, что тема актуальна и что проблема освещена недостаточно, а когда я согласился, Вы вдруг отказываетесь издавать книгу. Он, казалось, был смущен.
— Это какое-то недоразумение. Решение было принято в мое отсутствие. Пойдемте в издательский отдел, уточним этот вопрос. Ученый секретарь — новый.
Высокий полный мужчина довольно мрачного вида встретил нас равнодушно. По просьбе М.В. Волкова он отыскал протокол заседания отдела и зачитал решение:
— Ввиду достаточной освещенности этой проблемы и недостатком бумаги в издании монографии отказать.
— Конечно, вопрос решен формально и неправильно, — говорит М.В. Волков. — Надо пересмотреть этот вопрос и включить работу в план издания Академии, предоставив Федору Григорьевичу 20 печатных листов. Заявления со стороны автора не требуется. Мы сами пересмотрим этот вопрос и решим его должным образом.
Казалось, решение принято на самом высоком уровне. Но в конце октября я получил письмо из издательского отдела:
«27 октября11977 г. N2 25-106
Академику АМН СССР Ф.Г. Углову
Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Сообщаю Вам, что решение Бюро научно-издательского совета Президиума АМН СССР с отказом в публикации Вашей монографии «Бронхиальная астма в понимании пульмонолога» было подтверждено на заседании НИСО 30 сентября с.г. Мотив: перегрузка редакционного портфеля и достаточное освещение проблемы в литературе. Однако мы приняли решение вернуться к этому вопросу на следующем заседании НИСО и сделать все возможное для одобрения Вашей заявки с условием предоставления Вами рукописи в сентябре 1981 года и публикации монографии в 1983 году.
Отв. секретарь НИСО Президиума АМН СССР Ю.Б. Елисеенков».
Очевидно, что письмо написано людьми, очень далекими от нашей науки. Миллионы людей страдают от этого тяжкого недуга. Ни в нашей стране, ни за рубежом в то время не было работ, аналогичных нашей. Монографии и статьи по бронхиальной астме освещали эту болезнь с позиций аллергии, почти не касаясь бронхов и легких. Мы в Институте пульмонологии доказали, что пусковым механизмом приступов бронхиальной астмы являются, как правило, воспалительные процессы в легких или бронхах. Ликвидация этих процессов может привести к полному излечению бронхиальной астмы. Эти данные, полученные нами, не были опубликованы в научной литературе.
Как мы видим, значимость вопросов легочных заболеваний была поставлена под сомнение людьми, по всей вероятности, мало знакомыми с современным состоянием здравоохранения и медицинскими проблемами. Но проблема сердечных заболеваний находилась в центре внимания государства. Казалось бы, необходимость научного освещения этой проблемы не должна вызывать сомнений. К сожалению, это не так.
Наша клиника занималась свыше 20 лет вопросами сердечной патологии. Мы были пионерами этого раздела хирургии в нашей стране. Занимаясь изучением наиболее тяжелых форм митрального порока сердца, мы накопили уникальный опыт лечения больных IV-V стадии митрального стеноза. При этом мы имели отдаленные результаты — более 20 лет.
По решению Президиума Академии у нас была организована академическая группа по изучению проблемы митральных пороков IV-V стадии. Проработав пять лет, группа накопила солидный научный материал. Мы считали своим долгом опубликовать результаты двадцатилетней работы по лечению наиболее тяжелых сердечных больных и подвести итоги пятилетней работы группы ученых, специально изучавших эту проблему.
Мы подали заявку на издание монографии «Приобретенные пороки сердца». Мы считали, что эта монография станет руководством по диагностике и лечению приобретенных пороков сердца. Руководств, освещающих всю проблему приобретенных пороков сердца, в нашей стране ранее не существовало, а монографии, освещавшие вопросы хирургического лечения митрального стеноза, были 15-20-летней давности. К сожалению, и к этой нашей работе в Академии отнеслись без большого внимания. Решение вопроса не дошло до научно-издательского отдела.
Мы получили письмо из отдела клинической медицины. В этом письме была рецензия двух хирургов — профессора В.И. Бураковского и профессора Г.И. Цукермана, которые отрицательно отнеслись к изданию монографии. Одним из основных недостатков нашей монографии рецензенты считают то, что «авторы абсолютно не касаются методик искусственного кровообращения». Но, по-видимому, из-за недостатка времени они невнимательно прочли (или вовсе не читали?) рукопись, потому что иначе они бы заметили, что в каждом разделе, где говорится о лечении того или иного порока сердца, мы описываем операции на открытом сердце, то есть с искусственным кровообращением. Конечно, наряду с этим, освещена и закрытая методика, поскольку она широко применяется в большинстве хирургических кардиологических клиник и при соответствующих показаниях дает не худшие результаты с меньшим оперативным риском. Но главное в нашей книге — это вопросы диагностики, дифференциальной диагностики, терапевтического лечения, подготовки больных к операции, ведение их в послеоперационном периоде. Наши рекомендации основаны как на личном опыте, так и на тщательном изучении научной литературы. Все это мы изложили в ответе на рецензию, но еще более двух лет вопрос об издании монографии оставался открытым. Не всем ученым удается легко преодолеть преграды, которые им создают на пути опубликования их научных трудов.
Если бы мои читатели спросили меня, мешают ли мне работать и кто именно — я бы затруднился ответить. Что это: очередное невезение или действительно кто-то ставит палки в колеса ученому, которому удалось что-то сделать для своего народа? Последнее я не исключаю, поскольку в итоге ни одна из опубликованных мною монографий не получила отрицательного отзыва.
Подобная судьба постигла еще одну мою книгу «Встречи с зарубежными хирургами», которую я написал, уступая настойчивым просьбам моих коллег, друзей, а также тех больных, которые знали о моих зарубежных командировках. Таких командировок было девятнадцать. Начались они в 1950 году, когда ученые еще редко выезжали за границу. Мне удалось побывать в Португалии, Бразилии, Индии, Вьетнаме, США и многих европейских странах. За рубежом я знакомился не только с работой медицинских учреждений, но и с жизнью страны, народа. Мне казалось, что все это было бы интересно для читателя. Я подал заявку в Медгиз. Она была принята, и я за два года написал книгу «Встречи с зарубежными хирургами». Ее прочитали рецензенты, а затем она поступила в издательскую администрацию, которая должна была принять решение. Рецензенты писали положительные отзывы, а администрация под различными предлогами оттягивала издание книги. Наконец, рукопись была отдана на литературную обработку писателю, был получен положительный отзыв очередного рецензента. И все же книгу не напечатали. Через несколько лет я получил письмо следующего содержания: «В связи с тем, что главный редактор издательства «Медицина» профессор А.В. Краев сообщил, что работа «Встречи с зарубежными хирургами» издана быть не может, договор N2 1529 от 11 июня 1970 года мы вынуждены считать расторгнутым». Я нисколько не удивился этому.
Дело в том, что со времени прихода в издательство профессора Краева А.В. многие очень ценные работы русских ученых постигла такая же судьба, несмотря на высокую оценку их рецензентами. Может быть, читатель заметит, что очень схожи судьбы двух совершенно различных книг: «Сердце хирурга» и «Хроническая пневмония». Они издавались различными издательствами, но отношение к ним одинаково. Оценка читателей в обоих случаях противоположна той, которую давали издатели. В то же время книги Ю. Крелина и ему подобных встречают отрицательные отзывы со стороны читателей, но издательство продолжает их печатать ... Из этого краткого описания встреч с издательствами видно, как трудно бывает автору «пробить» свою книгу.
По существу, хождение по издательствам — это титанический труд, иногда более тяжелый, чем труд, затраченный на написание книги. Я часто задумывался над тем, сколько талантливых книг, авторы которых не проявили достаточной настойчивости и не смогли одолеть бюрократов, не дошли до читателя!
В последнее время мы все чаще встречаем больных, которым ставят диагноз «хроническая пневмония». Почему пневмония так часто переходит в хроническую стадию? Или, может быть, нам так кажется? Действительно, сейчас хроническая пневмония встречается чаще, чем раньше. Причин этому много. Начать с того, что с появлением антибиотиков и других лечебных препаратов мы смогли предупреждать смертельный исход у тех больных, которые прежде неизбежно погибали. Это, конечно, очень хорошо. Но спасая больного от грозящей ему смерти, мы зачастую не можем полностью ликвидировать те осложнения в легких, которые уже наступили, и они в дальнейшем обостряются, приводя к хронической пневмонии.
Следует также отметить недостаточно квалифицированное и поздно начатое лечение. Возможно, одной из причин этого является отсутствие у нас современного руководства по лечению больных пневмонией. А почему? Потому, что этот вопрос никто всерьез не изучает. У нас же нет ни одного научного учреждения, которое бы всерьез изучало этот вопрос. При этом как по нашим, так и по зарубежным данным легочные нетуберкулезные заболевания находятся на одном из первых мест в мире. Например, в нашей стране в 1966 году таких больных было втрое больше, чем больных туберкулезом и раком легкого, вместе взятых. В Америке в 1974 году в связи с такими заболеваниями было свыше 80 миллионов дней нетрудоспособности, то есть если считать, что каждый проболел в среднем 20 дней, значит болело около 4 миллионов человек.
Ученые подсчитали, что количество таких больных удваивается приблизительно каждые пять лет. Тем не менее, этой проблеме у нас не уделяется должного внимания. Так, например, для лечения больных туберкулезом имеется целая сеть институтов и диспансеров. В них не только лечат таких людей, но и занимаются дальнейшим изучением проблемы. Больные раком легкого могут обратиться в онкологические диспансеры и институты (правда, с этими больными дело обстоит также хуже, чем необходимо). Что касается миллионов людей с нетуберкулезными легочными заболеваниями (а среди них — сотни тысяч детей) — для их лечения ничего не предпринимается.
Еще работая в Институте пульмонологии, мы не раз предлагали проекты организации пульмонологической службы в стране, но наша инициатива не нашла отклика. Между тем, у нас почти нет учреждений, оснащенных необходимой аппаратурой, в которых можно было бы получить квалифицированное обследование и помощь на современном уровне. В обычных клиниках и больницах основной показатель работы — короткий койко-день. Между тем, некоторые процессы требуют длительного времени, и преждевременная выписка больного неизбежно приводит к превращению процесса в хронический. К тому же часто приводит и неправильное применение антибиотиков. В результате количество больных хронической пневмонией постоянно увеличивается. Особенно много таких больных появляется после каждой эпидемии гриппа.
По нашим данным, пневмония, возникающая как осложнение после гриппа, в 14% случаев переходит в хроническую форму. Таким образом (учитывая массовый характер болезни) каждая эпидемия гриппа оставляет после себя тяжелый след. Поэтому всe отделы Института, все его лаборатории мы ориентировали на изучение хронической пневмонии, и нам удалось выяснить многое о сущности этой болезни. Результаты пятилетней деятельности был частично опубликованы — но только в виде разрозненных сообщений. Надо было их проанализировать и на этой основе создать учение о хронической пневмонии. Поскольку все эти работы проводились по разработанному плану, постоянно чувствовалось, что необходимо обобщать труд коллектива в виде монографии, чтобы наш опыт не пропал бесследно. Через год напряженного труда монография была написана. В ней с современных позиций рассматривалась не только хроническая пневмония, но и те болезни, которые тесно с ней связаны: хронический бронхит, бронхиальная астма, абсцедирование и пр. Основной упор был сделан на выяснении сущности хронической пневмонии, то есть ее патогенеза, поскольку, как писал в 1973 г. академик Н.С. Молчанов, «до настоящего времени нет четкого представления об этиологии и патогенезе хронической пневмонии».
Из приведенных фактов любой непредубежденный человек сделает вывод о том, сколь важна проблема, над которой пять лет работал коллектив Института и как важно обобщить и опубликовать итоги этой работы. Так думал и я, когда писал заявку в редакционно-издательский отдел Академии Медицинских Наук. Еще до начала работы над упомянутой монографией я решил опубликовать небольшую книгу по методике бронхологических исследований легочных больных. Эта методика была незнакома большинству терапевтов и хирургов, а без нее установление диагноза у таких больных практически невозможно.
Мне казалось, что Академия, учитывая актуальность проблемы, ухватится за эту тему. Но получилось не так. Продержав нашу заявку около года, редакционно-издательский совет Академии прислал ответ, в котором кратко говорилось: «В связи с невозможностью издать в ближайшие годы отклонить предложение академика Углова Ф.Г. с соавторами «Бронхологическая диагностика заболеваний легкихг», 10 авторских листов. Протокол № 3 от 16 марта 1973 года. Председатель А.М. Чернух, секретарь Н.Т. Будаковская».
Я был крайне удивлен таким ответом, но, подумав, решил, что писавших этот ответ понять можно. А.М. Чернух — патофизиолог, занимается вопросами теоретической медицины и вполне может не понять значения пульмонологической проблемы для теории и практики медицинской науки и здравоохранения. Что касается Н.Т. Будаковской, то, насколько можно было судить по непродолжительным разговорам с ней, она к медицине не имеет отношения вообще или, по крайней мере, в последние годы. Можно было удивляться другому: почему редакционно-издательским делом занимаются люди без широкого медицинского кругозора? Но не зная близко работы Президиума, я не стал ломать над этим голову.
В 1973 году, приблизительно за год до окончания работы над монографией «Хроническая пневмония» я подал заявку в академию с просьбой включить в план на 1975 г. издание этой книги. Долгое время я не получал никакого ответа. Наконец, когда пришел лично поговорить с А.М. Чернухом, он заявил, что разрешает отпустить на монографию только 20 печатных листов, причем она будет включена в план не ранее, чем на 1978 год. Я тут же написал на его имя заявление с мотивировкой, указал, что очень важно обобщить и проанализировать опыт пятилетней работы коллектива Института пульмонологии и мой личный, более чем тридцатилетний опыт в одном из наиболее сложных вопросов современной клинической медицины, и я прошу предоставить мне 30 печатных листов.
В апреле 1974 года я получил следующий ответ: «От 2.04.74 г. за № 25-62. Глубокоуважаемый Федор Григорьевич! К моему глубокому сожалению, жесткий лист бумаги, которым располагает редакционно-издательский совет, не позволяет увеличить объем Вашей монографии «Патогенез, клиника и лечение хронической пневмонии» с 20 до 30 листов. К тому же в редакционном портфеле, как Вам известно, есть монография на эту тему... Председатель ... А.М. Чернух»
Кстати, о названии. Когда у нас был разговор о включении в план 1975 года моей монографии под названием «Хроническая пневмония», А.М. Чернух сказал мне, что название книги надо изменить, т.к. подобное название уже есть у книги, которая находится в портфеле редакции и будет издана в ближайшее время. Это монография Н.С. Молчанова, которого, к сожалению, уже не было в живых, но который оставил готовую книгу. Я не хотел вступать в пререкания и согласился на изменение названия, хотя, как потом оказалось, сведения были не точными. Книга эта не вышла до сих пор, то есть до конца 1977г. Оказывается, это не монография, а сборник трудов под редакцией Н.С. Молчанова, что, как известно, не одно и то же. Но оставим это на совести Алексея Михайловича Чернуха.
Меня долго занимал вопрос: зачем ему понадобилось, во что бы то ни стало изменить название?
— Все очень понятно, — сказал мой приятель, работавший в издательстве. — «Хроническая пневмония» при злободневности проблемы — слишком броское название. А так, как они предложили — это все смазано.
— Почему же он так негативно относится к моей заявке?
— Не только к твоей. В этом отделе, как по заказу, сидят люди, которые ко всем, как ты, ученым относятся с такой же «симпатией».
Мне пришлось пойти к Президенту Владимиру Дмитриевичу Тимакову, человеку большой эрудиции и государственного ума. Выслушав меня, он сказал: — Тут какое-то недоразумение. Проблема слишком важна, чтобы мы стали Вас сокращать. Кроме того, у нас так редко книги пишут сами академики, что мы их стараемся не урезать в листах.
— А почему Вы говорите, что академики мало пишут?
— Посмотрите наши издательские планы. Там редко фигурирует фамилия академика, а если где и стоит она, то обязательно «в соавторстве» или «под редакцией».
— Как мне все же быть с листажом?
— Мы постараемся Вас удовлетворить полностью. Во всяком случае, Вы пишите. А когда напишете — приходите. Мы тогда листаж утвердим окончательно.
Через несколько дней, когда я зашел к А.М. Чернуху, он сообщил мне, что редакционно-издательский отдел утвердил мне 25 печатных листов. Я понимал, что этого недостаточно, но, успокоенный заверениями Президента, не стал, ни на чем настаивать. Уехал к себе в Ленинград и продолжал работать над книгой. В назначенный срок я повез свою монографию в редакционно-издательский совет. Н.Т. Будаковская, подсчитав мои рисунки и пересчитав страницы, заявила: «Рисунки тоже входят в листаж, а они занимают у Вас пять листов. Всего у Вас 35 листов. Сократите до 25 листов и приносите».
Мне пришлось снова идти к Президенту и напомнить ему наш разговор. Он позвонил А.М. Чернуху, и на ближайшем заседании редакционного совета мне был утвержден лимит в 30 печатных листов.
Мне пришлось недели две вплотную посидеть над книгой, чтобы сократить объем на пять листов. Прихожу в редакционный совет. Меня столь же нелюбезно (мягко выражаясь) встретила Н.Т. Будаковская. Она перелистала рукопись и возвратила ее мне.
— Здесь у Вас лишний лист. Принять не могу. Сократите до нужного объема.
— Вы не точно сосчитали. В рукописи имеются недопечатанные страницы и вычеркнутые разделы, так что объем не превышен. Кроме того, книга пойдет на рецензию. Возможно, рецензент подскажет, какой раздел можно еще сократить. Я обещаю: при окончательной сдаче рукопись будет должного размера.
— Я Вам сказала, что у Вас лишний лист. В таком виде рукопись не приму. Или сделайте так, как я говорю, или мы ее вообще не примем. Скорее — завтра последний день для сдачи рукописи.
Я увидел, что доказывать что-либо совершенно бесполезно, что не принеси я рукописи в срок — книгу вычеркнут из плана. Чтобы не создавать конфликтной ситуации, я решил убрать одну главу. Это было лучше, чем коверкать другие разделы. Поскольку рукопись рассчитана, в основном, на терапевтов и пульмонологов, я убрал главу об особенностях хирургического лечения хронической пневмонии. При этом я твердо знал, что объем рукописи не превышает запланированного, поэтому рассчитывал при окончательной сдаче ее в издательство вернуть эту главу на место.
Я сдал два экземпляра рукописи и все рисунки. Никакой расписки в том, какого числа принята рукопись, мне не выдали. Между тем, как показал дальнейший опыт, эта деталь имеет важное значение.
Прошло пять месяцев. За это время я не получил никаких сообщений, а на мои телефонные звонки — стандартный ответ: «Рукопись на рецензии». Поехал в издательство сам. Та же Н.Т Будаковская говорит: «Рецензент отказывается давать заключение о Вашей рукописи, поскольку там нет главы о хирургическом лечении». Я немедленно привез эту главу. Прошло еще два месяца. В любой ситуации семь месяцев на рецензию — более, чем достаточный, срок. Прихожу к главному ученому секретарю академику Стручкову Виктору Ивановичу и прошу его узнать, кто рецензент, и поторопить его.
Спустя месяц рукопись вместе с рецензией прислали в редакционный отдел. Рецензия была краткой — всего 4-5 страниц — и в целом положительной. Были сделаны небольшие и непринципиальные замечания, которые проистекали не из недостатков рукописи, а из различной трактовки некоторых вопросов. Поэтому я так и не понял, зачем надо было держать восемь месяцев рукопись пульмонолога, почти 30 лет занимающегося проблемой и пять лет возглавлявшего Всесоюзную проблемную комиссию и институт этого профиля.
Еще больше я удивился, когда узнал, что рецензентом был профессор Михаил Израилевич Перельман, правая рука профессора Б.В. Петровского как в институте, так и в правлении Всесоюзного общества хирургов, в котором последний был председателем, совмещая и административную, и общественную должности. Михаил Израилевич был ответственным секретарем правления. Мы считались добрыми знакомыми, часто встречались и на заседаниях Президиума, и на различных съездах и конференциях. Когда Михаилу Израилевичу надо было ускорить получение рецензии на докторскую диссертацию сотрудника Института Рабиновича, он часто звонил мне на службу и домой. Когда же он получил на рецензию мою монографию и увидел, что недостает одной главы, он, по-видимому, забыл все мои телефоны и не нашел ничего лучше, чем сообщить Будаковской, что он без этой главы давать отзыв не будет. Будаковская и не подумала сообщить мне об этом. И только случайно зайдя в отдел, я узнал, что из-за отсутствия одной главы уже длительное время задерживается вся рецензия.
Я невольно задумался над поведением Михаила Израилевича. Что здесь? Ведь у него не должно быть личной неприязни ко мне. Наши отношения скорее можно рассматривать как дружеские. Он, будучи в Ленинграде, преподнес мне в подарок свою книгу с дарственной надписью в день моего рождения. Почему же он способствует тому, что, по выражению В.И. Стручкова, «таких, как я, академиков не печатают или держат многие годы»? Почему вообще именно ему дали на рецензию мою книгу? Ведь он не академик, даже не член-корреспондент. Ординарный профессор, сделавший в последнее время несколько операций на трахее и бронхах. Моя книга сугубо пульмонологическая, в то время как Михаил Израилевич никогда пульмонологией всерьез не занимался. Закончил институт в Ярославле, работал под руководством своего отца Израиля Моисеевича Перельмана, проявлял большую активность в вопросах сердечной хирургии.
Вокруг этих операций было много шума, и вскоре он вынужден был срочно покинуть Ярославль. Несколько лет работал общим хирургом в Рыбинске. Затем работал в Новосибирске, начал опять заниматься сердечной хирургией, снова ее оставил. Приехал в Москву в клинику Л.К Богуша, где занимался хирургическим лечением туберкулеза легких. Затем снова переменил работу, перешел в институт Б.В. Петровского, стал делать операции на трахее и бронхах. Совместно с Б.В. Петровским и Н.С. Королевой написал монографию ,«Трахеобронхиальная хирургия». Ни одной серьезной работы по пульмонологии, не говоря уже о монографиях, у него нет. Да и вся его работа очень мало соприкасалась с проблемами пульмонологии. Почему же Чернух и Будаковская избрали его рецензентом моей книги и почему они все вместе продержали ее восемь месяцев?
В течение нескольких дней все замечания рецензента были учтены, рукопись приведена в надлежащий вид, недостающая глава добавлена. Размер монографии не превысил установленного листажа. Я сдал свой экземпляр в редакционный отдел, а второй экземпляр вместе с рисунками все время находился у них. Сдав рукопись, я уехал в отпуск. Совершенно случайно, вернувшись из отпуска, раньше времени, я нашел у себя среди прочих письмо из Академии. Новый ученый секретарь Рудольф Валентинович Веселухин, кандидат биологических наук, написал мне письмо, которое достойно того, чтобы быть опубликованным.
«11 августа 1975 г. Исх. Н2 25-237
Академику АМН Ф.Г. Углову
Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Детально ознакомившись с положением дел Вашей рукописи «Хроническая пневмония», я вынужден напомнить Вам о необходимости приведения ее в срочную готовность (завершение сдачи рисунков, уменьшение объема и пр.) с тем, чтобы рукопись была зарегистрирована в издательстве не позднее 15 сентября с.г. В противном случае, к моему великому сожалению, редакция академической литературы не может гарантировать Вам выход книги в свет в 1976 году, что чревато весьма длительной задержкой, т.к. план выпуска 1977 г. в редакции уже укомплектован и 30.07 утвержден Президиумом АМН СССР.
Я просмотрел всю рукопись — безусловно, она написана на хорошем уровне и ясным языком и представляет ценность не только для научных работников, но и для практических врачей. Однако с Вашим ответом рецензенту я не вполне согласен. В особенности в отношении объема. Вам определили объем в 30 авторских листов, а ведь в рукописи — 36-37. Так что я оставляю за собой право дать указание научному редактору о сокращении. Кроме того, глава XIX, на мой взгляд, вообще должна быть опущена, т.к. в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей, и неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности. В заключение еще раз прошу срочно принять меры к сдаче рукописи до 15.09 с.г. и сообщить мне.
С уважением.
Ученый секретарь НИСО К.б.Н. (Р. Веселухин)»
Достаточно быть просто грамотным человеком, чтобы видеть, что по отношению к ученому допускается тон, который был бы непростителен даже для Президента в его разговоре с техническим секретарем. Человек прибегает к заведомой неправде с единственной целью обосновать изъятие из плана нежелательной для кого-то книги. Год назад книга сокращена до 30 листов и в таком виде все это время находится в издательском отделе, а ученый секретарь делает вид, что ничего об этом не знает! Все рисунки сданы тогда же вместе с рукописью — а мне спустя год заявляют, что я должен «завершить сдачу рисунков и сократить объем»! Причем говорится все это в ультимативной форме, книгу уже готовы исключить из плана. Наконец, Р. Веселухин, кандидат биологических наук, снисходительно успокоив академика тем, что «рукопись, безусловно, написана на хорошем уровне», все же поучает его — что разумно и что неразумно поместить в книгу ... В этом послании видна четкая мысль и ясная цель: оправдать в глазах Президента исключение моей монографии из плана и всю вину за это взвалить на меня.
Я не стал отвечать Веселухину, а написал письмо Президенту.
«Президенту АМН СССР
Академику В.Д. Тимакову
Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!
Посылая Вам копию письма ученого секретаря НИСО К.б.н. Р. Веселухина, хотел бы обратить Ваше внимание на следующее. Оставляя в стороне тон письма, который, мне кажется, не обычен для разговора с академиком, я хотел бы сообщить Вам, что моя рукопись монографии «Хроническая пневмония» была представлена в НИСО в объеме 30 печатных листов (согласно Вашему указанию и соответствующему решению НИСО) еще в сентябре 1974 года.
К сожалению, автору не выдан какой-либо документ, подтверждающий получение рукописи и ее объем. На рецензии рукопись находилась более 8 месяцев (Вы согласитесь, что сам по себе этот факт не обычен). После этого она в течение нескольких месяцев без всякого основания переадресовывалась от автора в НИСО, из НИСО в Медгиз и обратно, пока, наконец, в начале августа с.г. (т.е. в отпускное время) мне не заявили, что часть моих рисунков не принимается и требует замены (хотя все они были одобрены главным художником Ленинградского отделения Медгиза и приняты прежним ученым секретарем НИСО).
Таким образом, продержав у себя мою рукопись в течение почти года, мне вдруг заявляют (тоном, о котором Вы можете судить по письму ученого секретаря), что если я не выполню нового требования в течение месяца, рукопись будет снята с плана 1976 года. Такое отношение к монографии, посвященной одной из самых насущных проблем современной медицины, вызывает законное недоумение.
К сожалению, данная монография не встретила должного отношения в НИСО, и вызывает тревогу, что книга, которую с нетерпением ждут тысячи врачей (об этом неоднократно говорилось на многочисленных конференциях), по чьей-то воле может не выйти вовремя. Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы выполнить предъявленные мне требования. Но я хочу, однако, рассчитывать на то, что мне не будут предъявляться ультимативные требования по поводу технического оформления рукописи, которая уже год находится в НИСО.
Что касается суждения ученого секретаря относительно Х1Х главы монографии, то оно не вызывает у меня ничего, кроме крайнего недоумения. Убедительно прошу Вас проявить Ваше доброжелательное отношение, чтобы книга, с моей точки зрения, столь необходимая врачам, увидела свет в назначенное время.
С искренним уважением.
Ваш (Углов)»
Веселухин и все те, с кем он действовал заодно, забеспокоились. Они боялись фундаментальной проверки всего их плана. Поэтому Веселухин тут же разразился длинным письмом, в котором он изобразил ситуацию так, как будто они все делали для меня в порядке исключения и только их заботливым отношением лично ко мне можно объяснить тот факт, что книга еще не выброшена из плана. Все это излагал он менторским тоном. Он, как самый старший и квалифицированный специалист, «установил, что глава XIX содержит малоинформативный материал, не имеющий прямого отношения к содержанию рукописи» — и научному редактору д.м.н. Лидии Самойловне Громовой дано указание «обратить особое внимание на главу XIX».
Между тем, Лидия Самойловна держит монографию уже полгода и на мои телефонные звонки отвечает, что она очень занята и пока приступить к редактированию моей монографии не может. Для меня ясно, что затяжка редактирования книги — это очередной трюк для того, чтобы выбросить книгу из плана. Я вынужден вновь, уже в третий раз написать Президенту и описать ему положение дел. Я указал, что отсутствие должного оформления приема рукописей создает условия для произвола, который чинят некоторые работники НИСО. Я написал, что такое отношение к русскому ученому не предвещает ничего хорошего для моей книги. Что касается главы XIX, на которую так обрушился Веселухин, то академик Л.Т. Малая пишет: «Большое практическое и научное значение данной монографии заключается также в рекомендациях автора, полученных на основании специального изучения вопросов организации пульмонологических учреждений...» Мнение, противоположное мнению Веселухина. Но я боюсь, что два пульмонолога не убедят ученого секретаря НИСО. За 25 лет моей авторской и редакционной деятельности я впервые встретился с фактом такого отношения к ученому со стороны работников издательства.
После этого мою рукопись передали новому редактору Нине Максимовне Карпенко, очень грамотному и добросовестному человеку. Она выполнила работу блестяще, и в конце 1976 года монография «Патогенез, клиника и лечение хронической пневмонии» вышла в свет. Правда, тираж ее был установлен в восемь тысяч экземпляров, хотя книга предназначалась сотням тысяч врачей: пульмонологам, терапевтам, педиатрам, хирургам, поликлиническим врачам. Ко мне пошли письма с просьбами переиздать книгу массовым тиражом.
Один из больных прислал мне даже копию письма, адресованного председателю Госкомитета по делам издательства при Совете Министров СССР Б.И. Стукалину. В письме этом обстоятельно аргументировалась необходимость такого переиздания. Думаю, однако, что если бы даже Б.И. Стукалин и захотел что-то сделать для этого, ему было бы нелегко. У меня сложилось твердое убеждение, что в редакционно-издательском отделе Академии, хотя А.М. Чернух и ушел оттуда, сохранилось то же отношение к некоторым ученым и их трудам.
Грустная судьба постигла и заявку на переиздание книги Н.Н. Петрова «Основы хирургической деонтологии», посланную нами в связи со столетием со дня рождения отца русской онкологии и одного из корифеев русской хирургии Николая Николаевича Петрова. Эта его небольшая монография до сих пор является лучшим руководством по деонтологии. Научно-издательский отдел Академии и издательство «Медицина» отказались издать эту книгу объемом в 3-5 печатных листов. Я получил из издательства ответ следующего содержания:
«Академику АМН СССР Углову Ф.Г.
Главная редакция издательства «Медицина» рассмотрела Ваше предложение об издании книги Н.Н. Петрова «Вопросы хирургической деонтологии» и сообщает следующее: в связи с достаточной освещенностью данной темы в печати и наличием ранее принятых предложений в редакционном портфеле решено Ваше предложение отклонить.
Гл. редактор, профессор А.В. Краев»
Еще большие трудности, чем с книгой о хронической пневмонии, возникли у меня при подаче заявки на следующую книгу. Как известно, одним из наиболее частых и тяжелых осложнений хронической пневмонии в последние года стала бронхиальная астма. По различным данным, ею страдают от 1 до 3% населения. В марте 1976 года я подал заявку на издание монографии «Бронхиальная астма» объемом 30 печатных листов. В мае 1977 года бюро Отделения клинической медицины сообщило мне, что рекомендует мою монографию для печати, но ограничивают объем до 15 печатных листов. Я написал Президенту Академии (в то время был еще В.Д. Тимаков). Вместо него мне ответил Председатель НИСО академик Мстислав Васильевич Волков. Он сообщил, что тема, безусловно, актуальна и мало освещена в литературе, но учитывая ... и т.д., он просит меня согласиться на объем в 20 листов. Я ответил согласием.
В июле 1977 г. я получил письмо за подписью ответственного секретаря Нисо:
«Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Предложение Отделения клинической медицины АМН СССР об издании Вашей книги «Бронхиальная астма в понимании пульмонолога» 3 июня 1977 года рассмотрено на заседании бюро научно-издательского совета Президиума АМН СССР и отклонено в связи с достаточным освещением вопроса в медицинской литературе.
Отв. секретарь Ю.Б. Елисеенков.
Приложение: документы на 11 страницах»
В октябре 1977 года на сессии Академии я спросил М.В. Волкова:
— Почему Вы так непостоянны? Сами просили меня согласиться на сокращение объема монографии, извинялись, соглашаясь, что тема актуальна и что проблема освещена недостаточно, а когда я согласился, Вы вдруг отказываетесь издавать книгу. Он, казалось, был смущен.
— Это какое-то недоразумение. Решение было принято в мое отсутствие. Пойдемте в издательский отдел, уточним этот вопрос. Ученый секретарь — новый.
Высокий полный мужчина довольно мрачного вида встретил нас равнодушно. По просьбе М.В. Волкова он отыскал протокол заседания отдела и зачитал решение:
— Ввиду достаточной освещенности этой проблемы и недостатком бумаги в издании монографии отказать.
— Конечно, вопрос решен формально и неправильно, — говорит М.В. Волков. — Надо пересмотреть этот вопрос и включить работу в план издания Академии, предоставив Федору Григорьевичу 20 печатных листов. Заявления со стороны автора не требуется. Мы сами пересмотрим этот вопрос и решим его должным образом.
Казалось, решение принято на самом высоком уровне. Но в конце октября я получил письмо из издательского отдела:
«27 октября11977 г. N2 25-106
Академику АМН СССР Ф.Г. Углову
Глубокоуважаемый Федор Григорьевич!
Сообщаю Вам, что решение Бюро научно-издательского совета Президиума АМН СССР с отказом в публикации Вашей монографии «Бронхиальная астма в понимании пульмонолога» было подтверждено на заседании НИСО 30 сентября с.г. Мотив: перегрузка редакционного портфеля и достаточное освещение проблемы в литературе. Однако мы приняли решение вернуться к этому вопросу на следующем заседании НИСО и сделать все возможное для одобрения Вашей заявки с условием предоставления Вами рукописи в сентябре 1981 года и публикации монографии в 1983 году.
Отв. секретарь НИСО Президиума АМН СССР Ю.Б. Елисеенков».
Очевидно, что письмо написано людьми, очень далекими от нашей науки. Миллионы людей страдают от этого тяжкого недуга. Ни в нашей стране, ни за рубежом в то время не было работ, аналогичных нашей. Монографии и статьи по бронхиальной астме освещали эту болезнь с позиций аллергии, почти не касаясь бронхов и легких. Мы в Институте пульмонологии доказали, что пусковым механизмом приступов бронхиальной астмы являются, как правило, воспалительные процессы в легких или бронхах. Ликвидация этих процессов может привести к полному излечению бронхиальной астмы. Эти данные, полученные нами, не были опубликованы в научной литературе.
Как мы видим, значимость вопросов легочных заболеваний была поставлена под сомнение людьми, по всей вероятности, мало знакомыми с современным состоянием здравоохранения и медицинскими проблемами. Но проблема сердечных заболеваний находилась в центре внимания государства. Казалось бы, необходимость научного освещения этой проблемы не должна вызывать сомнений. К сожалению, это не так.
Наша клиника занималась свыше 20 лет вопросами сердечной патологии. Мы были пионерами этого раздела хирургии в нашей стране. Занимаясь изучением наиболее тяжелых форм митрального порока сердца, мы накопили уникальный опыт лечения больных IV-V стадии митрального стеноза. При этом мы имели отдаленные результаты — более 20 лет.
По решению Президиума Академии у нас была организована академическая группа по изучению проблемы митральных пороков IV-V стадии. Проработав пять лет, группа накопила солидный научный материал. Мы считали своим долгом опубликовать результаты двадцатилетней работы по лечению наиболее тяжелых сердечных больных и подвести итоги пятилетней работы группы ученых, специально изучавших эту проблему.
Мы подали заявку на издание монографии «Приобретенные пороки сердца». Мы считали, что эта монография станет руководством по диагностике и лечению приобретенных пороков сердца. Руководств, освещающих всю проблему приобретенных пороков сердца, в нашей стране ранее не существовало, а монографии, освещавшие вопросы хирургического лечения митрального стеноза, были 15-20-летней давности. К сожалению, и к этой нашей работе в Академии отнеслись без большого внимания. Решение вопроса не дошло до научно-издательского отдела.
Мы получили письмо из отдела клинической медицины. В этом письме была рецензия двух хирургов — профессора В.И. Бураковского и профессора Г.И. Цукермана, которые отрицательно отнеслись к изданию монографии. Одним из основных недостатков нашей монографии рецензенты считают то, что «авторы абсолютно не касаются методик искусственного кровообращения». Но, по-видимому, из-за недостатка времени они невнимательно прочли (или вовсе не читали?) рукопись, потому что иначе они бы заметили, что в каждом разделе, где говорится о лечении того или иного порока сердца, мы описываем операции на открытом сердце, то есть с искусственным кровообращением. Конечно, наряду с этим, освещена и закрытая методика, поскольку она широко применяется в большинстве хирургических кардиологических клиник и при соответствующих показаниях дает не худшие результаты с меньшим оперативным риском. Но главное в нашей книге — это вопросы диагностики, дифференциальной диагностики, терапевтического лечения, подготовки больных к операции, ведение их в послеоперационном периоде. Наши рекомендации основаны как на личном опыте, так и на тщательном изучении научной литературы. Все это мы изложили в ответе на рецензию, но еще более двух лет вопрос об издании монографии оставался открытым. Не всем ученым удается легко преодолеть преграды, которые им создают на пути опубликования их научных трудов.
Если бы мои читатели спросили меня, мешают ли мне работать и кто именно — я бы затруднился ответить. Что это: очередное невезение или действительно кто-то ставит палки в колеса ученому, которому удалось что-то сделать для своего народа? Последнее я не исключаю, поскольку в итоге ни одна из опубликованных мною монографий не получила отрицательного отзыва.
Подобная судьба постигла еще одну мою книгу «Встречи с зарубежными хирургами», которую я написал, уступая настойчивым просьбам моих коллег, друзей, а также тех больных, которые знали о моих зарубежных командировках. Таких командировок было девятнадцать. Начались они в 1950 году, когда ученые еще редко выезжали за границу. Мне удалось побывать в Португалии, Бразилии, Индии, Вьетнаме, США и многих европейских странах. За рубежом я знакомился не только с работой медицинских учреждений, но и с жизнью страны, народа. Мне казалось, что все это было бы интересно для читателя. Я подал заявку в Медгиз. Она была принята, и я за два года написал книгу «Встречи с зарубежными хирургами». Ее прочитали рецензенты, а затем она поступила в издательскую администрацию, которая должна была принять решение. Рецензенты писали положительные отзывы, а администрация под различными предлогами оттягивала издание книги. Наконец, рукопись была отдана на литературную обработку писателю, был получен положительный отзыв очередного рецензента. И все же книгу не напечатали. Через несколько лет я получил письмо следующего содержания: «В связи с тем, что главный редактор издательства «Медицина» профессор А.В. Краев сообщил, что работа «Встречи с зарубежными хирургами» издана быть не может, договор N2 1529 от 11 июня 1970 года мы вынуждены считать расторгнутым». Я нисколько не удивился этому.
Дело в том, что со времени прихода в издательство профессора Краева А.В. многие очень ценные работы русских ученых постигла такая же судьба, несмотря на высокую оценку их рецензентами. Может быть, читатель заметит, что очень схожи судьбы двух совершенно различных книг: «Сердце хирурга» и «Хроническая пневмония». Они издавались различными издательствами, но отношение к ним одинаково. Оценка читателей в обоих случаях противоположна той, которую давали издатели. В то же время книги Ю. Крелина и ему подобных встречают отрицательные отзывы со стороны читателей, но издательство продолжает их печатать ... Из этого краткого описания встреч с издательствами видно, как трудно бывает автору «пробить» свою книгу.
По существу, хождение по издательствам — это титанический труд, иногда более тяжелый, чем труд, затраченный на написание книги. Я часто задумывался над тем, сколько талантливых книг, авторы которых не проявили достаточной настойчивости и не смогли одолеть бюрократов, не дошли до читателя!